ориджи Ваня/Даня

[Посторонним_В]

пейринг: Ваня/Даня)
рейтинг: разный
сваливаю в кучу, без соблюдения таймлайна, без порядка

в комментах

@темы: драббл, оридж, ВаняДаня

Comments

[Посторонним_В]

- Я выбираю того парня с рюкзаком.
- А я тогда вон того дядьку в зеленой куртке.
- Ну, раз, два, три, поехали!
Это такая игра в гипноз. Присматриваешь «жертву» и начинаешь ей внушать сделать какую-нибудь бессмыслицу, ерунду. Почесаться, оглянуться, рукой помахать…
Мы сидим на спинке скамейки в сквере и наблюдаем за людьми на троллейбусной остановке через дорогу.
- Давай, проверь ширинку, ну, давай! – сосредоточенно уговаривает он своего подопытного.
А я поворачиваю голову и смотрю на него. «Поцелуй меня. Поцелуй меня!» - сам не знаю, в шутку или всерьез мысленно повторяю я.
- Ты своему что внушаешь? – интересуется он.
- А? Нос почесать, - откликаюсь я и мельком оглядываю остановку, на месте ли еще моя «жертва»? Мужик в зеленой куртке разговаривает по мобильному. Я снова поворачиваюсь и продолжаю свою мантру: «Поцелуй меня... Поцелуй меня»…
- Ииииес! – вопит он и подпрыгивает так, что чуть не падает с лавки. Я еле успеваю ухватить его за воротник.
- Получилось! – радостно сообщает он и, быстро наклонившись, чмокает меня в губы.
«Получилось» - мысленно соглашаюсь я.

[Посторонним_В]

Она нехотя взбирается на три ступеньки, потом испускает тяжелый вздох и садится к нам спиной. Весь ее вид выражает немой укор.
- А нефиг было в дерьме валяться! – говорит ей Даня. – Теперь чего уж из себя королевну строить? Пешком пойдешь, или сиди тут, сколько влезет, а мы домой.
И мы, выполняя угрозу, топаем к лифту. Сзади раздается цокот коготков.

- Черт, как ее в ванну посадить? Я не хочу об это чудовище руки пачкать! – растерянно смотрю на вымазанную и ужасно воняющую собаку, которая с молчаливым достоинством на морде подозрительно смотрит на меня.
- А ты через газетку! – ржет Даня.
Немного подумав, я обматываю ладони туалетной бумагой, сооружая себе одноразовые варежки, подхватываю собаку и опускаю ее на дно ванны. Не ожидавшая от меня такого коварства, Моська в шоке плюхается на попу, а я включаю воду.
- Я нашел, во что ее потом завернуть, - в ванную входит Даня с моей старой майкой в руках. Надеясь на поддержку, собака поворачивается к нему и начинает жалобно скулить. Мне становится стыдно, что я обижаю бедное животное, но я безжалостно продолжаю смывать дерьмо с ее боков и спины. Увидев бутылку собачьего шампуня, Моська пытается изобразить обморок, но валяться в воде ей не нравится, поэтому представление отменяется. Вместо томной принцессы, она решает побыть опасным хищником и оскаливает зубы.
- Баюс-баюс, - сообщаю я ей и хорошенько ее намыливаю.
Окончательно разобидевшись, собака закрывает глаза и игнорирует все мои действия, став похожей на мягкую игрушку.
Когда я закрываю краны, она встает на разъезжающиеся лапы и старательно встряхивается. Вот это месть! Откуда на такой крохотной короткошерстной собаке могло быть столько воды? Я весь мокрый! Даня, предусмотрительно прятавшийся за моей спиной, радостно гогочет. Он заворачивает Моську в мою майку и подмигивает мне, закрывая за собой дверь ванной:
- Теперь твоя очередь.

[Посторонним_В]

Господи, там наверху столько этих гребаных звезд! Они, как миллион светодиодов, слепят меня сквозь черный ажур веток. Меня колотит дрожь, то ли от вечернего ветерка, то ли от его близости, и затылку жестко лежать на деревянных планках скамейки. И я почему-то не решаюсь взглянуть на него и смотрю строго вверх, на дурацкие звезды. Но в здешней нереальной тишине я отлично слышу его дыхание. Он вдыхает шумно, глубоко, а потом длинно прерывисто выдыхает. А я дышу коротко и быстро. И ничего не могу с этим поделать. И дрожу. И так стискиваю край скамейки, что она, наверное, скоро рассыплется щепками в моих кулаках. И продолжаю молча смотреть на яркие светодиодные звезды. И думать о том, что уже очень поздно, и что нам еще до метро добираться, и о том, как шумно он дышит. И внезапно понимаю, что уже не вижу чертовых звезд, а вижу смутно блестящие в темноте его глаза. И его дыхание щекочет мне лицо. А потом я уже ничего не вижу, и только чувствую на губах его вдох-выдох. А потом миллион гребаных звезд вспыхивает прямо у меня в голове…

[Посторонним_В]

У меня лопатки болят от жесткого ворса ковра, и ноет поясница. А у него на лице ехидная усмешка. Он приподнимает бровь и с вызовом облизывает губы.
- Еще три раза, и я тебя отпущу, - говорит он и ерзает на моих ногах, устраиваясь удобнее.
- Не могу больше, устал, - канючу я, но послушно сцепляю руки на затылке и тянусь вверх и вперед, к нему.
- Качать пресс, оказывается очень увлекательно, - изрекает он, глядя, как на моем животе напрягаются мышцы.
- Ага, если это делаешь не ты.
Я получаю заслуженную награду и стараюсь подольше задержать его в поцелуе, но он безжалостно толкает меня назад.
- Еще два раза.

[Посторонним_В]

В этом сне я воробей. Я скачу по краю крыши, а потом срываюсь вниз, меня подхватывает поток воздуха, и я планирую по спирали, раскинув крылышки. Я зорко всматриваюсь в кроны деревьев, провода, козырьки подъездов. Я …ищу?
Точно! Я ищу его. Даже в воробьином сне мне нужен он. Просто сидеть на одной ветке, клевать одну черствую корочку, сталкиваясь клювами, купаться в одной луже, топорща перья, лететь рядом, задевая друг друга кончиками крыльев...
Все воробьи похожи - сонные серые нахохленные птички. Но я уверен, что узнаю его. Обязательно. Вот только где он? Скоро утро, я не могу проснуться, не найдя его. Из чьей-то раскрытой форточки слышны сигналы точного времени. Уже семь! Через пять минут включится мой будильник. От тревоги мое крошечное воробьиное сердце начинает бешено колотиться в груди.
- Найдись же! Найдись скорее! – выстукивает оно.
Может быть, это заклинание помогает, а может быть это просто судьба. Я вижу его на перилах балкона, на седьмом этаже. Я складываю крылышки и почти камнем падаю вниз. Он смотрит на меня круглыми черными глазками, радостно скачет по перилам и взлетает мне навстречу.
И мы летим так, как мне и хотелось – рядом, слегка задевая друг друга.
«День ще не настав. Я маю то, я маю то, що так шукав» - поет Океан Эльзы. Это сработал будильник. Я успел.

[Посторонним_В]

- Знаешь что? – задумчиво говорит он.
- Что? – спрашиваю я, придерживая сложную конструкцию на своих коленях – подушка, на ней толстый журнал, на журнале тетрадка, в которой я пишу.
- Когда я стану богатым престижным юристом, - он забирается мне за спину, обхватывает руками и уютно пристраивает подбородок на моем плече. – Тогда я построю нам дом… и запру тебя в нем!
- Фигасе, - откликаюсь я без возмущения. Я еще наполовину в своей писанине. – Чего вдруг?
- Будешь сидеть дома, жарить курицу, лазить в интернете и кропать свою гениальную ерунду, - мурлычет он мне в ухо. – А я буду потихоньку ее издавать. Никто, конечно, покупать не станет, но зато я смогу хвастаться, что мой бойфренд писатель.
- А запирать-то меня зачем? – недоумеваю я и трусь носом об его щеку.
- Чтобы никто на тебя не позарился и не увел у меня моего гения, - он прикрывает глаза и позволяет себя поцеловать.
Ручка с дребезжанием катится по полу, шелестят страницы тетрадки, журнал падает на линолеум с тихим шлепком.

[Посторонним_В]

Это невозможно – нацеловаться на три недели вперед. Но мы хотя бы попытались. Этот, последний поцелуй почти болезненный. Губы саднит, мне кажется, я даже чувствую вкус крови. Он отстраняется, и в глазах слезы.
- Что, больно? Я сделал тебе больно? – пугаюсь я.
Он качает головой и пытается улыбнуться. Мы впервые расстаемся так надолго. Мне страшно, как и ему. Я не знаю, как пережить эти недели без него. Я боюсь, что он обо мне забудет. Меня ужасает мысль, что он может найти мне замену.
У него на шее россыпь красноватых пятнышек. Завтра они станут лиловыми. Мне стыдно и не стыдно. Я почти сознательно наставил на нем меток. Пусть все знают, что он мой.
- Дождись меня, - говорит он и вытирает ладонями мои щеки.
Впереди неизвестность длиной три недели.

[Посторонним_В]

- У тебя дождь идет?
- Идет, а у тебя?
- И у меня. А ты в курсе, вообще, что мне уже пора спать?
- А ты в курсе, что это я тебе еще полчаса назад сказал?
- Но ты ведь до сих пор со мной болтаешь.
- А не должен?
- Ну конечно! Если ты заявляешь кому-то, что ему пора спать, то надо сказать «Спокойной ночи» и положить трубку.
- Спокойной ночи.
- Эй, только не бросай трубку!
- Тебе спать пора. Действительно пора.
- Я знаю. Но я просто так не усну. Расскажи мне сказку!
- Чего?! Я не знаю сказок.
- Ну, стихи.
- Тем более. Ты забыл, с кем говоришь? У меня по укрлит была четверка. Я не учил стихов.
- А по зарубежке?
- А по зарубежке тройка.
- Хоть по какому-нибудь предмету у тебя была нормальная оценка?
- Да, восьмерка по географии. Мое главное школьное достижение.
- Ладно, расскажи что-нибудь из географии. Мне все равно, главное чтоб твой голос слышать.
- Хорошо, слушай. Ориентирование на местности…
- Замечательно. Я загадал, если ты начнешь рассказ со слова на букву О, то мы завтра увидимся и все будет классно.
- А если бы я начал с буквы А?
- Тогда тоже все было бы хорошо.
- А с Ы?
- Тогда сто процентов, все у нас будет замечательно. Это моя любимая буква. Особенно в начале слова.

Он говорит это абсолютно серьезно, и я вдруг ощущаю, как меня накрывает десятибалльной волной нежности. Дышать и произносить слова становится совершенно невозможно.
- Спокойной ночи, - хихикает он в трубку. И тихо-тихо добавляет, - спокойной ночи…

[Посторонним_В]

У него синие радужки с фиолетовой каемкой, белые пушистые ресницы и маленькое рыжее пятнышко возле левого глаза, будто одинокая заблудившаяся веснушка.
Он стоит возле зеркала и внимательно изучает свою внешность. Крутит головой, поднимает и опускает руки, приглаживает волосы, извернувшись, рассматривает свою задницу, надувает губы, улыбается и щурит глаза.
Я наблюдаю за ним поверх книжки, но молчу. Мне ужасно интересна цель этих телодвижений, но если я спрошу, то он ни за что не признается. Поэтому я жду, пока он наобезьянничается и расскажет сам. Наконец, показав напоследок язык своему отражению, он оборачивается ко мне.
- Знаешь, если меня накрасить, то я сойду за девчонку. Плосковатую, - он оттягивает свитер на груди, - но такую вполне девачковую девачку.
- Если честно, то мальчуковым мальчиком ты меня больше устраиваешь.
- Зато девочкой я смогу брать тебя за руку на улице, и никто не будет оглядываться, - говорит он и краснеет.

[Посторонним_В]

От воды пахнет тиной, лягушками, свежесрезанной травой и немножко какой-то химией. Лопасти катамарана тихо плюхают за спиной. Да и все остальные звуки доносятся приглушенно, будто разогретый воздух отказывается проводить звуковые волны.
Я лениво кручу педали и смотрю, как рядом ходят вверх вниз его коленки. Они гладкие, золотистые и к одной прилип листик клевера. Я хочу протянуть руку и смахнуть его, но мне лень и это.
Он достает бутылку с минералкой, тонкие пальцы откручивают крышку, ногти кажутся почти белыми на загорелых руках. Потом пьет, запрокинув голову. Кадык медленно вздрагивает, блестящие капельки сползают по шее и впитываются в ворот футболки.
- Будешь? – он протягивает мне бутылку.
Я отрицательно качаю головой. Пить мне тоже лень. Тогда он зажмуривается и льет воду себе на лицо.
- Солнце, - говорит он, пожимая плечами, как будто это все объясняет.

[Посторонним_В]

Лето.
Тополиный пух грязными сугробами лежит вдоль тротуаров.
Девочки ходят красивые, полуодетые. Мальчики все, как один, в майках и уродливых трикотажных шортах. Он презрительно обзывает их «семейниками» и принципиально носит только льняные штаны, которые вечно выглядят мятыми. Он засовывает руки в глубокие карманы и позволяет брюкам сползать низко на бедра.
И когда я вижу, как над ремнем мелькает белая полоска его трусов, я тоже вынужден засовывать свои руки глубоко в карманы.

[Посторонним_В]

Господи, я боюсь! Я реально боюсь! За тонкими стенками палатки что-то непрерывно шуршит. На тканевой крыше мельтешат лунные тени. Вот закурлыкала неизвестная птица с незнакомым голосом. Потом какой-то шорох, то удаляется, то приближается, о черт, кружит у палатки! Затрещали ветки где-то неподалеку.
А мочевой пузырь скоро нафиг лопнет. Чуяло сердце, что не надо было, ой не надо, пить столько чая…
Так. Спокойствие. Я же взрослый уже! Я большой, сильный, смелый, я, блин, вообще бесстрашный! Я же люблю гулять по ночам!... Но ведь это в городе! Там самое пугающее – бомжи да бездомные кошки. А какие звери здесь могут подкараулить за кустом – фиг его знает! Кто тут вообще водится? Вспоминай, учили же по природоведению в третьем классе. Куропатки, глухари, зайцы, гадюки… О, мама родная! Змеи! Только змей мне не хватало. Стоп. Змеи вроде спят ночью. Кто еще? Ежи, выдры, олени, лисицы, кабаны… Черт, кабаны это жуть! Они здоровые, лохматые и с клыками. Только встанешь у дерева, расслабишься, потеряешь бдительность, подбежит кабан и пырнет в задницу. Неееет. Никуда я не иду. Лучше прямо здесь обоссусь, но целее буду. Блин, стыдно-то как. Здоровый лоб, а стремается вылезти из палатки... А вот и не стыдно! Я вспомнил, там снаружи водятся еще лесные кошки и волки! И это реально страшные звери. Не пойду. Нет, буду терпеть, но не пойду. Я, кажется, опять какой-то хруст и топот слышу… Мамааааа…

- Вань, ты не спишь?
- Нет, а что?
- Составь мне компанию. Хочу отлить, но одному как-то стремно.
- Ну ладно, пошли…

[Посторонним_В]

Я люблю на него смотреть.
На то, как он говорит – старательно артикулируя, чуть наклоняя голову влево. Как он улыбается, сначала еле-еле, только растягивая губы, а потом вдруг вспыхивая улыбкой весь - от глаз до ямочек на щеках. Как он трет подбородок, задумавшись. Как сжимает кулаки, когда злится. Как облизывает губы…

Я люблю его трогать.
Он нежный и шелковистый на щеках и животе. А на локтях и коленках грубоватый и шершавый. Его волосы спереди пушистые и легкие, а на затылке более упругие и плотные, в них хорошо зарываться пальцами. У него твердые пятки и мягкие ладони…

Я люблю его слушать…
У него очень странный голос, идущий не изо рта, а словно из горла. А когда он злится, то всегда шумно дышит носом. И он говорит «умммм…» когда чем-то восхищается. И «пфф!», когда ему что-то не нравится. И я полюбил свое имя за то, как он его произносит: «Ванечка» - растягивая А, чуть запинаясь на Ч и заканчивая еще одним долгим А.

Я люблю его…

[Посторонним_В]

Четыре утра.
Мы стоим на балконе и наблюдаем, как светлеет небо, словно кто-то подливает молока в чернильницу.
- К чему ты прислушиваешься? – спрашивает он.
- Птички, - улыбаюсь я.
Он сейчас без слухового аппарата, поэтому внимательно смотрит на мой рот, когда я отвечаю.
- А у меня тишина, - говорит он. – Но тебя я слышу.
Я вопросительно приподнимаю брови.
- Не ушами, - объясняет он, берет мою руку и прикладывает к свой голове, - А здесь… И здесь…
Он тянет руку ниже и прижимает к своей груди. Потом улыбается слегка виновато: он не любит пафос, отворачивается и отходит к перилам. Я, как привязанный, иду вслед за ним, становлюсь за спиной и кладу руки на перила рядом с его ладонями.
- Я тебя люблю, - шепчу в пушистую макушку.
- Я тебя тоже, - говорит он, накрывает мои ладони своими и переплетает пальцы.

[Посторонним_В]

- Это что?
- Растение.
- Вижу, что не животное. Чего это ты явился со своим растением под мышкой?
- Мне рассказать жалостливую историю, как нас с питомцем выгнали на улицу?
- Можешь не стараться, у меня уже сложилась ассоциация. Цветок в горшке, саквояж и печальный чувак со снайперской винтовкой… Научишь меня стрелять, «Леон»?
- Нет, «Матильда», даже не проси. Стрелять – это работа для взрослых. Лучше придумай, где мы поставим растение.
- То есть, ты это всерьез? Ты решил поселить у меня эту зеленую кочерыжку?
- Только до осени. Тебе жалко что ли? Раз в день полить перетрудишься?
- Я не перетружусь, я забуду.
- Значит, я сам буду приходить и поливать его.
- Каждый день…
- Каждый.
- А еще летом бывают очень коварные ночные заморозки. Я переживаю, что не услежу за этим ценным экземпляром…
- Полностью с вами согласен, профессор, растение нужно беречь от холодов. Постараюсь почаще являться на ночное дежурство.
- Ну что же, профессор, на этих условиях я согласен принять растение на свое попечительство.
- Дурак ты, Ванька!
- От дурака слышу.

[Посторонним_В]

А я ведь действительно не помню, как это было в первый раз. И было ли вообще. Мне сейчас кажется, что вот так официально мы никогда и не признавались друг другу.

Вроде бы это произошло так.
Мы сидим в жухлой траве на Поскотине и смотрим вниз на пряничные домики Воздвиженки. Я стесняюсь глядеть на него, хотя мне очень хочется. Поэтому я кручу в руках ключи на брелке и украдкой любуюсь его лицом. А потом я обнаруживаю, что мой палец застрял в колечке, на котором висят ключи. И он снисходительно вздыхает, освобождает мой палец и говорит:
- Ты такая бестолочь, не понимаю, за что я люблю тебя.
И я заглядываю ему в глаза и спрашиваю недоверчиво:
- Ты и, правда, меня любишь?
- Люблю, - подтверждает он.
- Я тебя тоже.

Но, кажется, это было не так.
- Можешь считать меня девчонкой, но я хочу это услышать. Давай, скажи это!
Я краснею весь, от ушей до кончиков пальцев.
- Ну ты ведь и так это знаешь, - канючу я.
- Я не уверен. Я хочу услышать.
Не понимаю, почему мне так сложно произнести три коротких слова. А он смотрит почти отчаянно, в синих глазах ожидание. И губа прикушена. Господи, как же я люблю его! И я говорю, от волнения переходя на украинский:
- Я кохаю тэбэ.

Или нет, все было по другому.
Настольная лампа освещает забытый учебник. Мы лежим на неразобранной кровати, не касаясь друг друга, только держась за руки. Губы распухли и слегка онемели от поцелуев.
- Я тебя люблю очень сильно. На всю жизнь, - шепотом, но очень твердо говорит он.
- Это я тебя люблю на всю жизнь. А ты еще маленький. Ты сто раз разлюбишь и полюбишь снова.
- Я люблю тебя даже не смотря на то, что ты такой идиот, и что ты сейчас меня обидел.
- Я не хотел тебя обижать. Ты прав, я идиот. Разве можно любить меня такого всю жизнь?
- Я однолюб. Я точно знаю, что не разлюблю тебя, даже если ты останешься на всю жизнь таким идиотом.
- Приготовься к тому, что останусь. И никогда не перестану любить тебя своей идиотической любовью.
- Это хорошо. Мне нравится постоянство.
И мы шепотом хихикаем.

Хотя, скорей всего, я снова наврал, и все произошло совсем не так…

[Посторонним_В]

Он с ногами забирается на кухонный табурет и облокачивается на стол.
- Давай я тебе буду рецепт зачитывать, а ты будешь готовить. Итак, натрите на крупной терке ноль пять кэгэ спелой тыквы. Ну, чего ты ждешь? Три давай!
- Если ты не заметил, я уже! – демонстрирую ему миску с тертым гарбузом.
- Ух ты! Оно и должно быть такое красивое? – восхищается он.
Я улыбаюсь, измельченная тыква выглядит и правда очень красиво. Золотисто-оранжевая полупрозрачная мякоть. Он тянется запустить в миску руку, и я легко шлепаю его по пальцам, пресекая.
- Читай дальше! – руковожу я.
- Вам понадобится три яйца, - я достаю из холодильника яйца. – Несколько ложек муки, соль и сахар по вкусу. Тю, какой простой рецепт. Я и сам мог бы приготовить.
- Так вперед, кто мешает? – подначиваю я, но он только качает головой.
- Я доверяю это дело тебе. Хочешь я газ зажгу?

Четыре круглых оладушка шкворчат на сковороде. Мы стоим у плиты и с волнением наблюдаем, как зарумяниваются краешки.
- Давай, давай! Переворачивай! – пихает он меня в бок.
- Рано еще, - отмахиваюсь я.
- Да пора уже, давай, не тяни, а то подгорят!
- Не бухти под руку, видишь, переворачиваю.
- Если я буду молчать, ты весь продукт сожжешь нафик. Вынимай уже, достаточно!
- А может тогда сам бери и жарь? Куда вынимать, они еще сырые!
- Нет, ты точно из-за своей вредности решил меня углями накормить. Они уже готовы! Боже, как с тобой трудно…
- Это со мной трудно?! Чья бы корова мычала…

- Стоять!!!
Я испуганно отдергиваю руку от тарелки с оладьями.
- Ты чего орешь?
- Покушал и хватит. Эти не трогай, я их домой отнесу. Родители должны знать, что их сын научился готовить.

[Посторонним_В]

Мы бежим под дождем. Сердце стучит в груди и в ушах. Лужи брызгами разбиваются под ногами. Тяжелые капли лупят по плечам. Вода попадает в рот и в глаза, но это здорово, и в душе ощущение праздника.

Ливень хлынул неожиданно. Мы дружно охнули и побежали. Сначала мы бежали к ближайшему укрытию, но, оказавшись под навесом, мы посмотрели друг на друга – волосы сосульками прилипли к лицам, мокрая одежда облепляет тела, в обуви полно воды – и расхохотались. А отсмеявшись, побежали дальше.

Просто потому, что бежать так приятно. По лужам. Под теплым летним ливнем.

[Посторонним_В]

В воскресенье не надо на работу, но внутренний будильник все равно срабатывает, заставляя меня открыть глаза в начале восьмого. Я несколько минут пялюсь в потолок, соображая, что вставать не надо, потом зажмуриваюсь, поворачиваюсь на бок и жду, когда сон вернется. Тихо. Впрочем, для города это понятие относительное. Где-то выше этажами орет радио, слышно, как дворник скребет дорожки во дворе, кто-то безуспешно пытается завести машину, зашумел лифт, сосед смыл воду в унитазе, и загудело в трубах. Но это все привычные, почти незаметные звуки, поэтому – тихо.
Кошка просыпается в своем кресле, потягивается и дерет когтями обивку. Потом спрыгивает и подходит к моей постели. Тут она встает на задние лапы, упираясь передними в край дивана, и нюхает мое лицо. Мне щекотно, но я не подаю вида. Тогда она запрыгивает ко мне и осторожно пробирается под одеяло. Кошка теплая, мягкая и пушистая. Она умащивается у меня в ногах и принимается мурлыкать. Я начинаю задремывать под это уютное урчание.
Внезапно новый звук – шаги прямо за дверью, щелканье ключа в замке, скрип дверных петель.
Я знаю, кто это. На моем лице непроизвольно появляется улыбка, но я усилием воли расслабляю мышцы, изображая спящего.
Он проходит в комнату и присаживается на корточки у дивана. Я чувствую на себе взгляд и уличную прохладу. Его лицо близко-близко от моего, он почти обнюхивает меня, как до этого кошка, но я не улыбаюсь, я «сплю». Я слышу, как на пол падает его одежда, потом он откидывает одеяло и вытаскивает кошку: «Иди отсюда, это мое место». И вот, наконец, он вытягивается рядом. Я вздрагиваю от прикосновения ледяных ладоней, но не отстраняюсь, а, наоборот, притягиваю его к себе. Теперь уже можно улыбнуться и посмотреть на него. У него румяные с мороза щеки, и он тоже улыбается. «Давай еще поспим», - шепчет он и утыкается в шею холодным носом.

[Посторонним_В]

Он редко ласкается, он же «мужик». А «девочка» у нас я. Ну и пусть, мне не обидно. Да, я люблю целоваться, но я знаю, что он тоже. Просто не хочет показывать.
Я подхожу и, убрав волосы с его шеи, целую в ложбинку затылка.
- Фу, обслюнявил, - недовольно заявляет он, но в голосе улыбка.
Я наклоняюсь и заглядываю ему в лицо. Он отрывается от учебника и подставляет губы.
- Ну давай уже! – капризно тянет он, когда я медлю, потом сам приподнимается и целует меня.
Я не отвечаю, и тогда он почти кусается, заставляя разомкнуть губы, и лижется, как щенок. И его уже протряхивает, и руки нетерпеливо лезут под одежду, и поцелуи становятся жадными, глубокими. Он прижимается и трется бедрами, весь уже горячий и вздрагивающий от возбуждения, и разве я могу сопротивляться?

[Посторонним_В]

Желтый шарф лежит на спинке дивана как полоса утреннего солнца. Только за окнами темно и тянет холодной сыростью сквозь приоткрытую балконную дверь. Ты берешь шарф в руки, на мгновение сжимая, чтобы почувствовать его мягкость, а потом начинаешь медленно и аккуратно обворачивать им мою шею. Я наклоняю голову, и ты вытягиваешь сзади из под шарфа мои волосы. У тебя теплые пальцы.
Потом ты приносишь таблетки, и я послушно подбираю их губами с твоей ладони. Чай слишком горячий, ты долго размешиваешь сахар, разминаешь ложечкой дольку лимона. Когда мне, наконец, позволено его выпить, ты внимательно наблюдаешь за процессом, будто это невесть какая лечебная процедура. Это так забавно, что я начинаю смеяться, но сбиваюсь в хриплый кашель. Ты хмуришь брови и укоризненно смотришь, наклонив голову. Мне остается только сдаться на твою милость и терпеть растирание пахучей мазью и укрывание жарким одеялом до самого подбородка.
- В детстве, когда я болел, мама ложилась рядом со мной в кровать и читала мне вслух. Хочешь, я тебе почитаю? – спрашиваешь ты, присаживаясь рядом.
Я молча киваю и двигаюсь, освобождая тебе место. Мне абсолютно все равно, что ты будешь читать, достаточно твоего голоса. Тихо щелкают на стене часы, ты перебираешь пальцами мои волосы, время от времени отвлекаясь на переворачивание страницы. Я прислоняюсь щекой к твоему боку, чтобы ощущать, как его приподнимает дыхание. Голова немного кружится, нос щекочет эвкалиптовый запах мази, а еще боковым зрением я вижу солнечное пятно желтого шарфа. Если так болеть, то и выздоравливать не хочется.

[Посторонним_В]

Первое, что я вижу, открыв глаза утром, большую зеленую кружку, стоящую на полу. На ручку намотан хвостик чайного пакетика – пожалуй, самая дурацкая из твоих привычек.
Вчера было холодно, и ты ходил по квартире смешным привидением в одеяле, с этой самой кружкой в руках. Мы о чем-то спорили, и ты порывисто жестикулировал, роняя капли чая на линолеум.
Потом мы выключили свет, и стало слышно, как где-то далеко гудит и лязгает лифт. Под одеялом было душно и уютно, но у меня торчали наружу ноги и мерзли в тонких носках. А у тебя был вкус чая – горький и терпкий, и вкус шоколадных конфет – сладкий и нежный.
Мы поставили будильник, потому что тебе еще надо было возвращаться домой. А когда он заиграл, то пару минут не могли сообразить, кто это звонит, и чего он от нас хочет. Потом ты нарочно тянул время, разыскивая то тетрадку, то носок, то мобильный, и жалел, что нельзя так и пойти - в одеяле.
Когда я пришел, проводив тебя, кружка одиноко стояла на полу, а на разворошенной постели темнело одеяло. Я заполз под него, поджимая ноги, чтобы поместились, и лежал, вдыхая запах крепкого чая.

[Посторонним_В]

- У тебя тут белое пятнышко, - он наклоняется близко-близко, так что моей кожи касается пар от его дыхания.
- Где? – я скашиваю глаза.
- На щеке. Когда ты замерзаешь, щеки краснеют, а вот тут получается белое пятно, - он осторожно дотрагивается до моего лица холодным пальцем.
- Аааа, это давным-давно меня как-то забыли забрать из детсада, я допоздна гулял на улице и обморозился, - отмахиваюсь я.
- Серьезно? – у него глаза в поллица.
- Ну да. Воспитательница не заметила, что меня никто не забрал, и ушла. А я остался. Играл на площадке до темноты, а потом попросил какую-то тетеньку перевести меня через дорогу и пошел домой. Помню, мне еще по заднице досталось, за то, что сам пришел, - я смеюсь.
Он прикусывает губу и отворачивается. Молчит.
- Эй, ты чего? – я обнимаю его за плечи и пытаюсь развернуть к себе.
- Ничего… - а подбородок дрожит и глаза блестят.
- Глупый, - говорю я. – Это ведь пустяки, и это так давно было…
Он всхлипывает и утыкается лицом в мой шарф. Я глажу его по спине. Наконец, он отстраняется и отворачивается, шмыгая носом.
- И вот кто после этого сентиментальная девочка? – не удерживаюсь я от ехидного замечания.
- Ой, заткнись, - бурчит он. – Это единичный случай…

[Посторонним_В]

- И она мне говорит: Ваня, твои глаза как расплавленное серебро. Ну просто как строчка из гарридраки!
- Ой, заткнись, а то я сейчас сблюю!
- Да ты просто завидуешь! Хотя нет, это же гет, а не слеш, ты не по этим делам…
- Не льсти себе, это не гет, это фемслеш. Ты моя двухметровая девочка.
- Двухметровая девочка? Это Джареда в фанфиках так часто называют.
- Снова себе льстишь? Тебе до Джареда качаться и качаться!
- Да ладно, он же меня на восемь лет старше! А моем возрасте он тоже не был культуристом! Я, может, еще круче накачаюсь к его годам
- Да ты даже зарядку не делаешь, когда я у тебя не ночую.
- Неправда, делаю!
- И откуда такое невинное выражение лица? Интересно, что ты называешь зарядкой? Потягушки и чуханье яиц?
- Блин, тебе нос и сальные патлы, и можешь косплеить Снейпа.
- Господи, ты любой разговор сводишь к фанфикам. Это можно выдержать?
- Конечно. Я же тебя терплю, хотя ты постоянно меня шпыняешь. Но я отличаюсь просто самурайским спокойствием.
- Ага, давай, сравни себя с Соби, а меня с Рицкой.
- Ну, вообще-то, мне больше нравится представлять себя Дином. А ты, так и быть, можешь считать себя занудой Сэмми.
- Боже! Это невыносимо!

[Посторонним_В]

- А пошли гулять!
- Гулять?
- Гулять.
- Прям счас?
- Прям счас.
- А пошли!
На часах четыре. На улице прохладно, свежо и еще сыро после вчерашнего дождя. Он дергает ветки, обрушивая на нас ледяной душ, но от этого только пронзительней становится ощущение счастья.

Мы идем напрямик через пустырь. Трава сизая от росы. Джинсы сразу становятся мокрыми по колено, а скользкие шлепанцы начинают звонко щелкать по пяткам.

Железнодорожные пути, как объемная иллюстрация из учебника по геометрии. По шпалам идти неудобно – приходится или семенить или шагать слишком широко, переступая через одну. Поэтому мы, как канатоходцы, балансируем на блестящих гулких рельсах. Руки раскинуты, мы задеваем друг друга кончиками холодных пальцев и улыбаемся.
- Врут нам в школе, они пересекаются.
Он смотрит из-под ладони туда, где две стальные линии сливаются в одну, сияющую отраженным рассветным солнцем, точку.

[Посторонним_В]

В заброшенном саду оглушительно поют птицы, и пахнет молодым вином. Под деревьями горы опавших яблок – запах от них. В этом году богатый урожай – ветви клонятся чуть не до земли. Я срываю пару плодов с самого конца одной ветки… и едва успеваю отклониться. Облегченная, она взмывает вверх. И тут же потревоженное дерево обрушивает вниз град яблок. Я ойкаю и хохочу, потирая пострадавшую макушку и плечо.
Они крупные, круглые, нежного оттенка топленого молока, с прозрачным розовым румянцем. Умытые дождем, яблоки выглядят такими беззащитно-привлекательными, что я в тот момент понимаю Еву. Я вытираю их полой рубашки, вряд ли они от этого стали чище, но пусть, одно подаю ему, а от второго с хрустом откусываю сам. Сладкий сок брызжет во все стороны, и от этого нам снова становится смешно. От холодного свежего вкуса сводит зубы, и хочется зажмуриться. Я задираю голову и смотрю на пламенеющие облака.
- Утро, - говорит он. – Хорошо-то как…
Солнце восходит, окрашивая его волосы алым и золотым.

[Посторонним_В]

Мягкий туман поглощает звуки, которых в три часа ночи и так немного. Навстречу из молочной ваты выплывают стволы деревьев и растрепанные кучи палых листьев, терпко и тонко пахнущие серединой осени. Шагов не слышно, и, кажется, будто это не ты идешь, а дорожка медленно ползет мимо тебя.
Полчаса назад я проснулся, полежал, слушая шум утихающего дождя, и понял, что не усну. Я оделся и вышел на улицу, затянутую туманом. Ветер стряхнул мне за шиворот ледяные капли и приклеил ко лбу мокрый кленовый лист.
Ноги сами принесли меня к твоему дому. Фонарь выхватывал из серой дымки облицованный плиткой угол, и где-то высоко одиноко парило в темноте освещенное окно. У тебя света не было, да я этого и не ждал. Наверняка, ты лег еще в десять.
Я представил, как ты спишь, по-детски подложив под щеку ладонь, как подрагивают тонкие веки с голубыми жилками, как ты бормочешь во сне, и между бровей прорезается морщинка. Ты неловко переворачиваешься на другой бок, натягивая на голову одеяло. Нет, думаю я, у тебя не должно быть плохих снов, если я рядом. Закрыв глаза, я вижу, как распрямляются твои нахмуренные брови, разглаживается лоб и успокаивается тревожное дыхание. Я удовлетворенно улыбаюсь. Постояв еще немного под твоими окнами, я разворачиваюсь и иду домой. Теперь я тоже смогу уснуть.

[Посторонним_В]

Утоптанный снег скрипит под ногами как старый паркет. Я иду следом и смотрю на его спину, по которой прыгает длинная, смешная, словно хвостик ослика Иа, кисточка от шапки. Иногда он по-особому встряхивает головой, и кисточка перелетает через плечо вперед. Тогда я протягиваю руку и возвращаю ее. Мне нравится наблюдать, как она скачет в такт его походке.
- Дай мне свои перчатки, - говорит он, не останавливаясь и не оборачиваясь.
- С какого перепуга?
- У меня руки замерзли.
- Если я тебе отдам, тогда у меня замерзнут! – возмущаюсь я.
- А я тебя потом согрею.
Он останавливается и поворачивается так резко, что я мгновенно оказываюсь с ним лицом к лицу. У него розовый от мороза нос и румяные щеки. А в прозрачных синих глазах отражаются ветки деревьев и моя физиономия. Он улыбается, и из приоткрытого рта вырывается облачко пара. Я ловлю его ртом и улыбаюсь в ответ.
Что мне, перчаток жалко?

[Посторонним_В]

В этой больнице очень чистые окна. Даже как-то слишком. Они настолько прозрачные, что заоконный пейзаж кажется черезмерно ярким и четким и приобретает оттенок нереальности.
- Смотри, какая желтая береза. Фурацилином ее что ли поливают? – говорит он,
- Просто осень, - говорю я.
- Скоро три года, - он бросает на меня быстрый взгляд и снова делает вид, что заинтересован видом из окна.
- Ага, - киваю я. – И как отметим годовщину нашего знакомства?
- Дай подумать… - ухмыляется он. – Поедем на то место, в Мариинский парк, опять нарвемся на гопников, только в этот раз сами их отметелим… Как тебе моя культурная программа?
- Офигеть! – сдержано восхищаюсь я.
- Ну, предложи что-то свое, - он надувает губы. – У тебя же фантазии ноль! Вот что бы ты хотел?
- Отключить телефоны, уехать на дачу и пару дней не вылезать из постели, - с готовностью откликаюсь я.
- Ну! я же говорил, никакой фантазии, - ржет он, потом надолго умолкает. Я тоже молчу.
- Три года, - вдруг произносит он задумчиво. – Знаешь, я переживал, что, когда тебе надоест секс со мной, ты меня бросишь, потому что я скучный.
- А я до сих пор переживаю, что слишком глупый и недалекий для тебя, - словно в каком-то смешном соревновании подхватываю я.
- Это точно, мой Иванушка-дурачок, - ехидничает он.
Он поворачивается, ослепляя меня своими ямочками на щеках.
- Моя Царевна-лягушка, - парирую я, и сам улыбаюсь от уха до уха.
- Как ты думаешь, - он серьезнеет внезапно, без перехода, я за три года так и не привык к этому, - Как долго мы будем вместе?
Я смотрю в его синие-синие какие-то встревоженные глаза и уверенно отвечаю:
- У меня, конечно, нулевая фантазия, но я ясно вижу большой торт с цифрой «30», толпу гостей, которые кричат «горько» и двух целующихся старичков…
Он жмурится и ухмыляется довольно:
- Время в принципе еще есть, но, думаю, нам надо это порепетировать, - и, привстав на цыпочки, шепчет мне в ухо: - Горько!

[Посторонним_В]

Он отворачивается, прячет лицо.
- Не смотри, я страшный!
- Из-за одного крохотного прыщика?
- Он огромный! И уродливый! Не хочу, чтобы ты меня таким видел.
- Мне что, уйти?
- Да!.. нет…
- Обернись. Ну что я прыщей не видел? В подростковом возрасте происходит гормональная перестройка организма. Прыщи это нормально. Ненормально их отсутствие. Вот, наконец-то, и ты стал похож на живого человека…
- Слушай, не лечи меня, я биологию знаю получше, чем ты.
- Значит, это ты должен прочесть мне лекцию. Только обернись. Не люблю общаться с твоей спиной, - говорю это, почти уткнувшись носом в его затылок.
- Ну и не общайся…
- Ну я пошел…
- Нет!
Он резко разворачивается, внезапно оказываясь со мной лицом к лицу. И я не даю ему шанса снова спрятаться. Чувствую, как его губы пытаются улыбнуться, но потом поддаются, расслабляются под моими. Зато улыбаются его глаза. Пока он не опускает ресницы.