разнообразные ориджевые драбблы

[Посторонним_В]

ориджевые драбблы. слешные, гетные, дженовые, всякие)

в комментах

@темы: драббл, оридж

Comments

[Посторонним_В]

название: Вернись, я все прощу!

- О! Ася, вы вовремя! – Мята радостно машет руками, заманивая девчонок в комнату.
- А чего это у вас диван посередине стоит? – недоумевает одна из девушек, с опаской входя.
- Так надо. Встань вот здесь, Ася – ты сюда, а Соня встанет возле Ваньки, - деловито распоряжается Мята. – Теперь все смотрим внимательно, она может появиться в любом месте. Кто увидит, сразу хватайте.
- Кого хватать?
- Ася, не будь тупицей, Машу, конечно!
- Мят, ты прости за глупый вопрос, а Маша это кто? И что она делает в диване?
- Маша - это крыса, - поясняю я. – Она сбежала.
- Я крыс боюсь! – взвизгивает Ася и делает попытку вскочить на диван, потом вспоминает, что в диване крыса, и отскакивает к дверям.
- Назад! – рявкает Мята. – Она тебя тоже боится. Поэтому побежит к Ваньке.
- А чего сразу ко мне? – возмущаюсь я. – Вдруг я тоже ее боюсь?
- Не ври, - отмахивается от меня Мята и прижимается ухом к дивану. – Маша! Девочка моя, ты тут? Вернись, я все прощу!
- Ага, мам, - хмыкает Соня. – Счас она прослезится и вылезет обниматься. Так, все хором начинаем стучать по дивану. Все поняли? Раз, два, три… Поехали!
Мы с энтузиазмом принимаемся дубасить по спинке и сиденью, выбивая пыль.
- Вы что делаете, изверги! У ребенка будет нервное расстройство! – вопит Мята и мечется вокруг дивана. – Машенька! Солнышко! Выходи! Я больше никогда не буду запирать тебя в клетке! Я дам тебе Вискаса! Я разрешу тебе пить из собачьей миски! Маша! Вернись в семью!
Вытирая со лба пот, выступивший от усердия, я поднимаю глаза и тут же сгибаюсь от хохота: на полке рядом с керамическим слоном сидит крыска и, шевеля розовым носиком, с любопытством наблюдает, как пятеро людей пытаются ее поймать.

[Посторонним_В]

название: Как дела?

А что если этого не было? Или было, но не со мной? Просто шел человек по улице, была зима. Или даже не зима, а так, на нее пародия, зябкая и склизкая. И сыпала липкая морось, оседала на пальто подмороженной ломкой корочкой, и лезла за воротник сырыми прядями, и ноги разъезжались по глянцу тротуара. А за мутными стеклами в белых посленовогодних разводах горели желтые лампы, и люди пили кофе из маленьких чашек и ломали ложечками полосатые ломтики торта. И им было тепло и уютно, и они разговаривали и улыбались ленивыми сытыми улыбками.
А человек шел мимо, и ему просто хотелось, чтобы кто-то спросил у него, как дела, но во всем большом городе не было никого, кто бы это сделал. Но другие люди озабоченно скользили навстречу и смотрели только себе под ноги. Пальто окончательно отсырело и теперь уже не грело, а еще больше холодило.
И тогда человек спустился в метро. Там было ярко, и сухо, и громко, и тесно, и суетливо, и все равно одиноко. Десять тысяч одиноких людей стояли на платформах и вглядывались в черное жерло туннеля, чтобы не смотреть в глаза друг другу. А потом подъехал поезд, и толпа потянула человека в одну сторону, и встречным потоком в другую, и вдруг он остался один и чуть не упал, от того, что его уже никто не толкал. Платформа снова начала заполняться людьми.
- Как дела? – спросил человек у гражданина в вязаной шапке. Гражданин ничего не ответил и отвернулся.
- Как дела? – спросил человек у женщины с зонтом. Женщина осуждающе посмотрела на него и отошла в сторону.
- Как дела? – спросил человек у девочки с букетом роз.
- Спасибо, было плохо, но сейчас гораздо лучше, - ответила девочка и подарила ему красную розу на длинном стебле.
- А как ваши дела? – спросила она.
Человек понюхал цветок и ответил совершенно честно:
- Спасибо, замечательно.

[Посторонним_В]

название: Никого рядом

Никого рядом. Не потому, что покинули тебя, а потому что ты покинул всех.
Не потому, что хотел уйти от всех. Только от одного.
Однажды утром ты понял, насколько сильно вы проросли друг в друга, и ты испугался. Испугался своей зависимости и его власти над тобой.
Испугался, что когда-нибудь он уйдет, а ты не переживешь этого.
И тогда ты ушел сам, чтобы успеть первым.
Ты не думал, что вдруг он тоже не сможет это пережить.
Ты спасался бегством.
От него.
От самого себя.
Здесь все чужое. Каждое утро ты выныриваешь из теплого сна, где он, где его объятья, и делаешь шаг по вражеской территории. Это так страшно, что ты зажмуриваешься и идешь вслепую. Рядом взрывы, свист пуль, но ты идешь.
Это твой способ наказать себя за слабость. Ведь ты снова был готов вернуться.
И каждое утро ты ждешь, что придет время. То самое время, которое лечит.
Но к тебе даже время враждебно.
Но однажды ты просыпаешься и понимаешь, что он уже не снится тебе.
Ты совсем один.
И ты думаешь: а есть ли смысл?
И шагаешь за ограждение с надписью «осторожно, мины!»
Ты готов играть с судьбой. Тебе нечего терять. У тебя больше ничего нет.
Ты свободен сделать шаг. Только шагать некуда. Это стоимость пустоты за спиной.

И вдруг кто-то робко берет тебя за руку.
Ты оборачиваешься и встречаешься с его ясным взглядом.
Он все время шел следом и догнал тебя, когда ты, наконец, остановился.
И ты понял, что обошел по кругу Землю, чтобы прийти в ту же точку и найти то, что искал.
Ты крепко сжимаешь его руку. Теперь вас двое и, пусть вы стоите на минном поле, весь мир ваш. Ведь всегда остается еще один путь – в небо. Потому что, когда вы вместе, у вас есть крылья.

[Посторонним_В]

название: Ночная гроза

Ей не разрешают оставлять на ночь открытое окно. Но она открывает его, независимо повернувшись спиной к запертой двери. Ветер парусом раздувает занавеску. Она лежит в постели и слушает звуки, доносящиеся с улицы – шум машин, лай собак, далекое дребезжание последнего трамвая, чьи-то шаги…
Потом начинается гроза. Она боится, что молния залетит в окно, притянутая железными спинками кровати, но не встает, а только зажмуривается от вспышки и считает шепотом секунды до раската грома. Ливень звонко барабанит по подоконнику, рикошетит в комнату холодными брызгами. Она вздрагивает, когда капли попадают на лицо, и до самых глаз натягивает одеяло. Ей хочется укутаться с головой, но в полной темноте еще страшнее, и она терпит.
Когда она уже почти готова встать и закрыть окно, гроза стихает. Громовые раскаты больше не слышны, и в наступившей тишине с улицы тянет мокрой пылью и свежестью. У нее даже возникает мысль о ночной прогулке. Но вместо этого она поворачивается на бок и засыпает.

[Посторонним_В]

название: Письмо

Клен желтеет так, будто желтизна медленно спускается по листьям сверху вниз. Макушка уже даже не золотая, а рыжевато-ржавая, а снизу крона еще по-летнему зеленая. За те два дня, что он не выглядывал в окно, желтизна стекла ниже, но пока не победила. Тополя по соседству выглядят совсем не по-осеннему, зато на липе ни одного зеленого листочка.
Но настроение у него вполне октябрьское. Пасмурная меланхолия с редкими проблесками голубого неба. Потому он и сидит у окна, покусывает кончик ручки и ни на чем не может сосредоточиться. Он собирался написать письмо.
Поговорить с глазу на глаз, конечно, честнее. Но слишком уж трудно. Он несколько раз пытался, но так и не решился сказать, что разлюбил. Она ведь смотрит так доверчиво и ждет только хорошего. А все хорошее уже закончилось.
Поэтому лучше письмом. Можно бы и СМСкой, но это чересчур жестоко. Равнодушно. А он к ней не равнодушен, просто разлюбил. Она хорошая, правда, хорошая. Милая, добрая, забавная, красивая даже. Но не та. Не единственная. Не суженая.
Было лето, любовь была сладкой, как липовый цвет. Но время прошло, и любовь пожухла, как осенние листья. Он не хочет дожидаться, пока она опадет, осыплется сухим шелестящим мусором, оставив лишь голые ветки. Лучше проститься прямо сейчас, пока есть тепло и нежность.
«Прости, я больше тебя не люблю», - пишет он на по-зимнему белом листке бумаги и представляет, как у нее наливаются слезами глаза, и краснеет кончик носа. И не чувствует ничего, кроме вины и жалости. Он не хочет делать ей больно, но лето уже пролетело, и вот-вот закончится осень. Если ждать, будет только хуже. Он вкладывает листок в конверт.
Холодный октябрьский дождик за окном плачет ее слезами.

[Посторонним_В]

название: Перевал

Наверное, летом тут более оживленно. Придорожное кафе на перевале, небо давит своей синей бесконечностью, цикады заглушают шум машин, и из долины поднимается травяной дух степи.
Сейчас трасса пуста в обе стороны, в зале тихо и безлюдно, одинокий дальнобойщик сосредоточенно поливает сметаной свои пельмени, пластиковые столы и стулья сиротливо сгрудились под навесом, полосатая толстая кошка развалилась на крыльце и вылизывает заднюю лапу.
Оранжевый предзакатный туман оседает в лесополосе, путается в телеграфных проводах, и делает перевал похожим на маленький островок в бескрайнем каком-то нереально-инопланетном океане.
Водитель вытирает губы бумажной салфеткой и воровато опрокидывает сто грамм. Его грузовик медленно растворяется в тумане, как уходящая на глубину рыба.
Кошка щурится, провожая взглядом тающее в облачном океане солнце, и деловито уходит в заросли сухого бурьяна. Ей нет никакого дела до окружающей красоты, у нее начинается ночная охота. Тишину лишь изредка нарушает шуршание шин по шоссе.

[Посторонним_В]

название: Перед грозой

С самого утра висела угнетающая духота. Она прибивала небо к земле и давила на нервы. Тучи над головой скапливались, уплотнялись, и постепенно перестали ассоциироваться с некой воздушной субстанцией, а сделались похожи на грязный бетонный потолок.
Но гроза так и не случилась. Вместо нее пролился невразумительный дождик-задохлик.
Так и они. Вместо назревавшей грандиозной ссоры с криками, битьем посуды, беготней по дому, и феерическим примирительным сексом, они вяло переругивались минут сорок, потом разошлись по комнатам, злые, неудовлетворенные, с тоскливым недоумением в сердце.
Редкие капли нудно и неритмично барабанили по жестяному подоконнику. Пахло сыростью и пылью. За окном все казалось серым, будто дождь смыл краски. Вечерело, и эти серость и сырость пробирались в дом, съедая последние, сохранившиеся по углам остатки уюта. Рыхлые неопрятные тени расползались по комнатам. Крепло ощущение, что все радостное, теплое, светлое в мире закончилось, и ничего хорошего уже никогда не будет.
Они сорвались одновременно. Выбежали в коридор и застыли напротив – красные, взъерошенные, с бешеными глазами, готовые заорать и вцепиться друг другу в глотки. Но вместо этого они молча вцепились друг другу в плечи и рухнули на пол, неистово целуясь.
Белая вспышка молнии на мгновение озарила два сплетенных тела. Через несколько секунд прогрохотал гром.

[Посторонним_В]

название: Таша в зазеркалье

Таша смотрит на фотографию Одри Хепберн в розовом платье от Диора. Длинная гордая шея, тонюсенькая талия, изящные руки в перчатках. Потом переводит взгляд левее, на свое отражение: шеи нет, талии по сути тоже, на руках, там где у нормальных людей костяшки, у Таши ямочки как у младенца. Ну и как жить с такими внешними данными? Зазеркальная Таша злобно ухмыляется, будто радуется Ташиным страданиям. У них в Зазеркалье что ли совсем другие эталоны красоты?
Иногда Таше кажется, что там у них идет своя, совершенно особенная жизнь, которая только маскируется под здешнюю в те моменты, когда Таша смотрит в зеркало. Иногда ей хочется их разоблачить. Вот так войти в комнату как ни в чем не бывало, заниматься своими делами… а потом как обернуться к зеркалу! Что она там надеется увидеть, Таша и сама не знает. Но уверена – наверняка что-то да увидит.
Она и так замечает разные мелочи. Например, глаза у тамошней кошки не такие зеленые, как у Ташиной Дымки. И на бабушкиной салфетке, что лежит на тумбочке не хватает одной дырочки. И на обоях пятно меньше…Нет, когда Таша начинает приглядываться, они в зазеркалье спохватываются, и исправляются. И в кошачьи глаза добавляют зелени, и дырочку прокручивают, и пятно дорисовывают, но ведь Таша успевает заметить разницу, успевает!
Таша прислоняется щекой к стене и левым глазом начинает рассматривать зазеркальную комнату. Она видит то, что в зеркале отразиться никак не может: книжный шкаф, окно, облака в окне. Похоже, там сегодня погода лучше, чем здесь. Сквозняк из форточки шевелит занавеску. А, нет, это не сквозняк – зазеркальная Дымка вскочила на подоконник и уселась прямо на лист бумаги. Это Таша рисовала и оставила. Кошка трогает лапой кисточку, та катится и падает на пол. Ничего, главное, чтобы банку с грязной водой не опрокинула. И тут Дымка начинает укладываться калачиком, задевает банку…
- Ой! – взвизгивает Таша, отскакивает от зеркала и бросается к окну.
А там спокойно лежит рисунок, на нем кисточка, открыта коробочка с акварелью, и банка с грязной водой невредимая стоит рядом. И никакой кошки…

[Посторонним_В]

название: Сказочка про блоху

Жила-была блоха Фаина. Положа руку на сердце, вполне неплохо так себе жила, не бедствовала. Да только не было у нее в жизни счастья. А все почему? Причина известная – как и многие девушки, была Фаина особой романтичной, и все ждала прекрасного принца. А принцы ей попадались какие-то совсем не прекрасные.
То одноклассник комар Зиновий, нудный и приставучий. То энцефалитный клещ Вадик, симпатичный, но с криминальными наклонностями. То клоп Степан Игнатьич, жлоб и тайный алкоголик. То муравей Сережа, трудоголик и карьерист. То слепень Федор, картежник и бабник.
Так наша Фаина и жила, то с одним мучилась, то с другим… А хотелось ей большой и чистой любви. Чтоб голова кругом, и крылья за спиной. Увы, не сросталось. Только с подругой, мухой Катей и отводила душу вечерком за чаем. Сядут они, бывало, разрежут шарлотку, и давай друг другу на судьбу жаловаться.
- Вот, - говорит Фаина, - на работе одни собаки.
- Это ничего, - отвечает Катя, - тебе повезло еще, у меня такое говно, что к вечеру прям тошнит.
- А сегодня, - говорит Фаина, - бухгалтер Анатолий Константинович, глист противный, опять наезжал, что норму не выполняю. Намекал…
- Вот же гадина, - подхватывает Катя.
- И не говори…
И вздыхают обе.

Как-то раз в воскресенье идет Фаина с базара. Купила себе новые босоножки, каблучками цокает, радуется. И аккурат возле мусорки встречается ей сосед с первого этажа, таракан Петр Кузьмич с полным ведром личинок тли.
- Смотри, - говорит, - Фаиночка! Опять моя Альма, сучка такая, нагуляла. А мне грех на душу брать.
А личинки в ведре прям одна к одной – беленькие, кругленькие. И так их жалко стало!
- Знаете, Петр Кузьмич, - вдруг говорит Фаина. – Можно я одну личиночку себе возьму?
- Да господи, Фаиночка, зачем вам эта тля беспородная сдалась? Лучше бы поприличнее кого завели, - засокрушался сосед. – Мне ж не жалко, берите.
Заглянула Фаина в ведерко, выбрала себе личинку – толстенькую, упругую, сразу видно, с характером тля вырастет, и домой принесла. Тлёночек и, правда, вылупился с характером – веселый, ласкучий, озорной. Назвала его Фаина красиво: Джулиан, да только он как-то сам собой в Жульку переименовался.
Теперь Фаина по вечерам не чаи с Катей распивала, а цепляла Жульку на красивенький поводок, надевала новые босоножки, и шли они в парк.
Раньше она лишь мимо пробегала и вздыхала украдкой – какие там мужчины своих питомцев выгуливали! И ведь не пойдешь туда просто так, еще подумают про Фаину нехорошее, а она девушка приличная. Зато теперь у Фаины законный повод.
Недели не прошло, а она уж познакомилась и с солидным жуком-навозником Игорем, у него своя клиринговая фирма, и с богемным художником мотыльком Арнольдом, и с риэлтором мухой Георгием, просил называть его просто Жора, и с биржевым брокером термитом Севой, у него, кстати, не шашель, не короед какой-нибудь, а тоже беспородная тля оказалась. Сказал, что в деловых кругах сейчас так модно.
Вот идет как-то Фаина с Жулькой по парку, размышляет, куда ей в субботу вечером пойти: то ли с Жорой в ресторан, то ли с Арнольдом на вечеринку в клуб. И вдруг из боковой аллейки выруливает ей на встречу Вадик. Да-да, тот самый, бандит и красавец. Посмотрела на него Фаина, и сердце ее забилось в два раза быстрее. Не зря народная мудрость гласит, что первая любовь не ржавеет. Сразу ей вспомнилась практика после ПТУ, где они с Вадиком познакомились. И как он ее ромколой угощал, и на мопеде до дома подвозил, и как в кино ходили, целовались на последнем ряду…
И Вадик ее увидел, руки развел, просиял весь:
- Какая встреча! Фаиночка! Сколько лет, сколько зим! А ты в сто раз красивее, чем я помню.
Слово за слово… так и пошли дальше – впереди Фаинин Жулька и Вадиков немецкий короед Фогель, а сзади Фаина с Вадиком под ручку…

Вскоре Вадика посадили, дали большой срок за вымогательство и валютные махинации. А Фаина родила дочку. Назвала Лёлькой. Девчонка – бестолочь, конечно, но хорошенькая как куколка. Так и живут втроем: Фаина, Лёлька и Жулька. И еще Катя заходит по вечерам, попить чайку со сдобой и посплетничать о мужиках.

[Посторонним_В]

название: Пляж

Утро начиналось в шесть, когда вставало солнце, и в палатке становилось душно. Все выползали на «наш» пятачок и, отчаянно зевая, готовили кофе. Я, вечно голодный, двенадцатилетний, нагло открамсывал горбушку у дневной буханки хлеба и делал себе походный тост – насаживал на палочку и подрумянивал над углями. Потом мы, мужчины, с кружками дружно шли за Мятину палатку, в «кинозал». Это она так обозвала рядок камней над обрывом, с видом на пляж. У нас у каждого был свой камень, а бинокль был один, но передавался из рук в руки.
Утро начиналось с осмотра пляжа.

- Глянь, слева, это новенькие?
- Нет, эти позавчера приехали. Так себе. Правда, у одной фигурка ничего, но она не даст, проверено.
- Ты что ли проверял? Так тебе никто не даст, разве только под наркозом… Надо к ним ближе к обеду наведаться. Это они возле вышки встали?
- Я с тобой! А Вовчика оставим здесь, а то он нам всю малину испортит.
- Вань, слышь, они меня обижают! Не водись с этими злыми дядьками, они тебя плохому научат.
- О! смотрите, Люся идет!
- Ах, господи! Вот это стресс с утра пораньше! У нее новый купальник что ли? У старого вроде трусы пообъемнее были.
- Я знаю, старый купальник Вовчик спер, хотел, чтоб Люся купалась в неглиже!
- Так, Андрюша, ты нарвешся… Сам будешь купаться в неглиже, попомни мои слова!
- Эй! Отберите у Вани бинокль! Ему рано смотреть на Люсю в таком купальнике!
- Между прочим, я вчера ночью спускался купаться и видел как Люся с кем-то трахалась на пляже!
- Олег, валерьянки мне срочно! У меня педагогический шок! Кто воспитывает этого мальчика? Ваня, ты откуда такие слова знаешь?
- Валерьянка в аптечке, и не шуми. Вань, а ты случайно не разглядел, с кем она трахалась?
- Блин, вы же взрослые, вы не должны меня о таком спрашивать!
- Ну конечно не должны, Ваня, ай-я-яй, как тебе не стыдно подглядывать! Так с кем?
- Я не рассмотрел, я сразу отвернулся. А Люсю я по голосу узнал…
- Не томи, засранец, говори с кем!
- Я, конечно, не уверен…
- Ваня, я тебе Колы куплю!
- Двухлитровую!
- Ладно, вымогатель, говори!
- Там было темно…
- /хором/ Удавлю!
- Это был Юра из Саратова, ну, тот, который стоит в синей палатке, под кизилом.
- Заметь, Андрюша, мне этот Юра сразу показался подозрительным типом…
- Чего ж ты тогда с ним пиво пил?
- Я пил? А, да, пил… Так при чем тут пиво?
Потом с пляжа возвращалась Мята. Она трясла мокрой головой, обдавая всех солеными холодными брызгами:
- Подъем, бездельники!

День начинался с хозяйственных забот. Женское дело – чистота. Мята собирала грязные шмотки и снова спускалась к морю – стирать. В лагере оставались хозяйничать мужчины. По строго расписанному графику один готовил, второй шел за дровами, третий – за продуктами. Обязанностью детей была вода.
Вообще-то неподалеку был источник, но им почти не пользовались. Вода в нем сочилась тоненькой струйкой и была такой известковой, что на углублении, в котором тек родник, наросли маленькие сталактиты, как в карстовой пещере.
Мы с Соней ходили на колонку в детский лагерь. Не сказать, чтобы мне сильно не хватало общества сверстников, но мне нравилось там бывать. Возле колонки часто собирались местные и лагерные мальчишки – попить, побрызгаться водой, побеситься. Наверное, они считали меня тюфяком и мямлей, потому что я всегда уступал им очередь, но мне доставляло удовольствие просто постоять рядом и посмотреть на них – полуголых, загорелых до черноты, мокрых и веселых. Не знаю, почему я стеснялся принимать участие в их забавах, никто бы не прогнал.

После выполнения ежедневных повинностей все обычно отправлялись на пляж. Я не любил торчать там. Мне быстро наскучивало загорать на жесткой гальке, и я отправлялся лазить по валунам, которыми был завален весь берег до самого поселка. Между камнями прибой почти не баламутил воду, и мне нравилось, распластавшись на горячей поверхности огромного булыжника наблюдать за копошением мелкой морской живности – быстрых глазастых крабов, блестящих узеньких, как ивовые листья, рыбешек, лиловых маленьких медузок, похожих на желе. Иногда в этих путешествиях по камням на глаза попадалось то, что мне не стоило бы видеть. Из-за этого мне даже дали кличку «Шпион», хотя я никого не выслеживал специально. Зато считалось, что Ваня знает все про всех – кто, когда и с кем. Мне это льстило и временами приносило дивиденды.

Вечер начинался сменой караула. Весь лагерь замирал, глядя на пограничную вышку. За высокую бетонную ограду въезжала зеленая военная машина, потом на смотровой площадке один пограничник сменял другого. Через некоторое время машина уезжала. Больше на вышке не происходило никакого движения. Сколько ни наблюдали, сколько ни старались уследить, никому не удавалось засечь, чтобы солдат хоть раз сдвинулся со своего места. В лагере шутили, что наверху стоит манекен, а пограничники приезжают, чтобы проверить, не сперли ли мы его.
Вечером начиналось движение, сперва ленивое, а с наступлением сумерек все более активное. Люди готовили ужин, прибирали в палатках, завершали дневные дела. После еды мы снова шли в «кинозал», на этот раз смотреть закат. Тоже своеобразный ритуал.
- А сегодня поярче, поярче…
- Не гони, вот позавчера как пламенело, ну просто пожарище! Сегодня даже не сравнится.
- Да ты посмотри на вон то облако, это же чистый кармин! А вода как играет!
- Соглашусь, вода сегодня исключительно хороша. Такой тонкий переход от кобальта к разбеленному фиолетовому, и эти мазки алого и кадмия оранжевого…
- Ну не знаю, Вовчик, в понедельник после шторма вода была гораздо интереснее – изумрудная зелень с умброй жженой и вкраплением голубого ФЦ. Сейчас, не спорю, красиво, но не так эффектно…

Ночь начиналась с темноты. Возле палаток зажигались костры, вокруг них рассаживались люди, и можно было ходить от одного к другому, угощаться чаем, болтать, слушать песни под гитару и разные истории, просто смотреть в огонь. Костры постепенно затухали, люди расползались по своим и не своим палаткам, и лагерь незаметно погружался в сон. И тогда уже можно было спуститься на пляж и в одиночестве поплавать в волшебном светящемся море. В темноте оно вздыхало особенно громко, словно жалуясь на судьбу, и колыхалось, ворочая в прибое тяжелую гальку. А по черному небу неторопливо ползла луна, расталкивая яркие южные звезды. И на востоке, над горами тоненькой белой полоской начинал заниматься рассвет.

[Посторонним_В]

название: Цветущие магнолии

В дневном свете они выглядят громоздко и пафосно. Неправдоподобно большие цветки с мясистыми, будто пластмассовыми лепестками. Но эта пластмассовость - их защита, их спецодежда. Днем они работают… цветущей магнолией. Они выдерживают на себе миллион взглядов, терпят прикосновения, поглаживания, потискивания тысяч рук, они позируют перед фотокамерами. Им просто необходимо притворяться толстокожими и ненастоящими, чтобы дожить до вечера.
А с наступлением сумерек Ботанический сад пустеет. Множество носов перестает втягивать, вынюхивать ароматы, и в воздухе повисает невидимая сладковатая тонкая дымка. Она кружит голову и нагоняет слезы на глаза. И «цветущая магнолия» наконец-то становится тем, что она есть – цветущей магнолией. Трепетные восковые лепестки теряют свою искусственность. Белые бутоны словно фонарики нежно мерцают в синей темноте. И становится очевидно, сколь уязвима и недолговечна их трогательная хрупкая красота.
Я стою между деревьями, остро ощущая, что я здесь посторонний, что мое присутствие неуместно. Я будто вторгся в интимную тишину чьей-то спальни и подсматриваю чужие грезы. Но мои ноги словно приросли к земле, руки тянутся прикоснуться к соцветиями, унести на пальцах их прохладную гладкость и тонкий аромат. Но я не решаюсь, не позволяю себе. Засовываю ладони под мышки, вдыхаю полной грудью напоследок и ухожу.

[Посторонним_В]

название: Щенок

ПалСаныч так резко тормознул, что Миху и Серегу чуть не снесло с их подножек. Миха свесился вбок, чтобы глянуть, в чем дело. Ну, так и есть! Опять какой-то придурок припарковал свой выпендрежный джип поперек дороги. Может легковушка там и протиснется, но их здоровенному, как броневик мусоровозу точно не проехать. Придется колесить, искать другой въезд во двор. Вот зараза! Миха досадливо стукнул кулаком по поручню: он надеялся, что хотя бы сегодня смена обойдется без происшествий.
Можно, конечно, было б и плюнуть, подумаешь, четыре бачка, перетопчутся. Только геморрою с них будет, себе дороже. Дворник нажалуется своему жэковскому начальству, то тут же сообщит о нерадивой работе мусорщиков на восьмом участке. И тогда им с Серегой и ПалСанычем мало не покажется. Премиальных из-за четырех контейнеров естественно не лишат, но всю печенку выклюют.
А ведь последний же двор! Миха думал: раз-два, десять минут и на базу. А там сдал смену и гуляй три дня. Успел бы на первую электричку и был бы дома с утра пораньше. Бабушка ждет, вечером вареников налепила, его любимых, с печенкой.
Ветка сирени неожиданно прилетела из темноты, Миха едва успел пригнуться и заслониться локтем. Но шапку с головы она сорвать ухитрилась. Пришлось соскакивать, подбирать и бежать следом за грузовиком, пытаясь на ходу запрыгнуть на подножку. Серега ржал, пока его самого не бросило в кусты. Это ПалСаныч нарезает круги узкими дворовыми проездами, пытаясь подбраться к мусорным бакам.
Вареники у бабушки не еда, а произведение искусства… Тесто тонкое, розовым просвечивает начинка. А если еще посыпать перчиком, да сверху ложку домашней сметаны, которая тает как масло и стекает в тарелку аппетитными золотистыми лужицами…
Все-таки ПалСаныч виртуоз, сумел подъехать к этим чертовым бакам. Миха и Серега цепляют контейнеры к подъемнику и следят, чтобы не сыпалось мимо, потом отвозят пустые в сторонку. Перевернули последний, и ПалСаныч включил вал, загоняющий мусор вглубь кузова. Разноцветные кульки, в основном обычные, серые, толкаясь, как живые пробираются внутрь. Прикольно наблюдать за этим, Миха всегда смотрел и удивлялся: словно толпа на перроне пригородного вокзала в час пик.
Неожиданно Миха краем глаза уловил какое-то постороннее шевеление. Да нет, показалось. Просто свет от фонаря блеснул на пластиковом боку пакета. И вдруг снова!
- Стой! – закричал Миха.
Лучше пусть потом засмеют, но сначала проверить. Говорят, ребята с двадцать второго участка в прошлом месяце младенца нашли. Еще живой был. Упаси бог, конечно, от такой находки, но…
Миха нагнулся над горой мусора и принялся разгребать вонючие кульки. Оно! Он вытянул подозрительный пакет к свету. Мимолетное облегчение – не ребенок! Но все же что-то живое… Миха разорвал полупрозрачный полиэтилен. Кутята. Крохотные, коротколапые, тупорыленькие. Три уже не дышат, а один все еще ворочается и попискивает тоненько.
- Вот гады! – выдохнул рядом Серега.
Понятно, что это он не про щенков. Миха стряхнул рукавицу и вытащил из кулька рыжее плюшевое тельце. Голое пузико трогательно согрело ладонь. Он заглянул в бессмысленные круглые глазки. «Уиии» - сказал собачонок и показал нежный розовый язычок.
- На спаниеля похож, - задумчиво изрек Серега и ткнул в щена пальцем.
- Но-но! – Миха заслонил малыша плечом и, подумав, спрятал за пазуху.
- Сдался он тебе, - хмыкнул Серега, махнул ПалСанычу и вспрыгнул на свою подножку.
Мусоровоз дернулся, сдавая назад. Миха вжался между поручней, защищая живот от хлестнувших веток. Щенок заворочался и затих. Миха чувствовал, как он дышит, обдавая слабым теплым дыханием кожу. Подстилку ему сделать можно из той старой синей майки, как раз выбросить собирался. И молока надо купить…

[Посторонним_В]

без названия

Он сидит весь такой красивый и недоступный, будто у него на груди горит неоновая надпись «Не подходи». И это заводит не одного меня. К нему то и дело подкатывают девчонки, привлекательные и не очень. Он равнодушно смотрит на них поверх своего бокала, молчит и даже не пытается сделать вид, что ему интересно. И через минуту, через десять минут, через двадцать секунд, степень догадливости у девиц разная, все они отваливают, уступая место следующей претендентке. А я… а я стою в сторонке, потягиваю пиво, привалившись плечом к стене, наблюдаю за ним и жду, когда же ему надоест это бесконечное паломничество. Ну и любуюсь им, конечно. Он слишком красивый, чтобы просто смотреть.
О, черт! Мне машет рукой однокурсник, навязчивый зануда из породы «всеобщих приятелей». Я даже спрятаться не успеваю. Парень удивительно ловко пробирается через толпу и оказывается возле меня. Я выдавливаю кислую улыбку и слушаю совершенно неинтересные мне подробности его последнего свидания. А сам пытаюсь незаметно продолжить свое наблюдение.
Да только место на диване уже опустело. Настроение резко падает ниже нуля. Я говорю однокурснику «Пока», не дослушав, и разворачиваюсь, чтобы уйти. И нос к носу сталкиваюсь с НИМ. Вблизи он еще красивее. И неоновая вывеска на груди, похоже, сменила текст.
- Не хочешь подышать свежим воздухом? – говорит он, глядя на мои губы.
«Иди ко мне» - мигает неон.

[Посторонним_В]

без названия

- Ой! – сказал я еще до того, как красная коробка начала падать, и до того, как из нее вывалились босоножки на шпильках. Я стоял, прижатый к шкафу в тесной темной прихожей, голова у меня была задрана, потому что ты целовал мне шею. Из-за этого я и заметил ту коробку. Ты ее не видел, но успел заслонить меня от острых углов и острых каблуков. Мне захотелось тебя обнять, но мешал пластиковый блистер с пирожными, который я держал в руке.
- Дай сюда! – ты взял у меня прозрачную коробку. – Что там?
- Медовик, - пискнул я.
Ты сковырнул захрустевшую крышку и подхватил пальцем крем. Вкусно запахло ванилью и жженым сахаром.
- Будешь?
Я, не отвечая, слизнул крем языком и втянул палец в рот. Ты шумно вдохнул и толкнулся в меня бедрами. Шкаф угрожающе вздрогнул, и еще одна коробка сползла к краю. Ты взглянул вверх, усмехнулся и потянул меня в комнату:
- Пошли на диван, там удобнее.

[Посторонним_В]

название: Друзья

- У тебя крыша поехала! Нет, точно, ты, Воробьев, ебанулся! - Антон резко вскочил из-за стола, расплескав недопитый чай, и отошел к окну. С подоконника на него укоризненно посмотрела вялая герань. В ее горшке валялись три окурка и засохшая половинка лимона. – Лучше бы в квартире убрался, завтра твои родители приезжают.
- Ну, во-первых, они только вечером будут, поэтому я все успею. А во-вторых, ночь-то действительно последняя, так что я хочу ее использовать по максимуму, - отозвался Егор. Он лениво пнул ногой пивную бутылку, что в изобилии валялись под столом. Раздался стеклянный звон. Антон вздрогнул и обнял себя за плечи.
- Бред, - пробормотал он. – Мы же с тобой друзья с детсада…
- Вот именно! – подхватил Егор. – С кем же, как ни с тобой? Я только тебе могу доверять в таком вопросе. Если все будет плохо, мы просто прекратим. И все останется между нами.
- А если хорошо? – с небольшой запинкой спросил Антон.
- А если хорошо… - чувствовалось, что Егор немного растерялся. Он наверняка даже не думал о том, что будет дальше. – То значит хорошо! Ну, хватит ломаться, Тоха! Разве тебе самому не интересно?
Антон осторожно выдохнул и уперся лбом в холодное оконное стекло. В том-то все и дело, что ему самому было интересно, даже слишком. Уже два с половиной года. С тех пор, как на новогодней вечеринке Егор набрался вдрызг, и Антону пришлось тащить его к себе домой, потому что своих родителей Воробьев боялся как огня.
Он тогда свалил Егора на заботливо расстеленный матерью диван и устало улегся рядом. С чуть слышным гудением перемигивались гирлянды на елке, пахло хвоей, тушеным мясом и немножко парафином от догоревших свечек. От опьянения по телу разливалась приятная истома, Антон улыбаясь думал, что впереди еще несколько свободных дней… как вдруг Егор подкатился под бок жаркой тяжестью, обнял поперек груди, и принялся целовать его шею мокрыми горячими губами. Первым побуждением было, естественно, отпихнуть Егора от себя, встряхнуть, чтобы проснулся… Но тут Антон представил себе эту неловкую дурацкую сцену, растерянное лицо друга, да и Егор так беззащитно-возбужденно вздыхал в ухо… Поэтому Антон просто попытался отодвинуться. Но Егор еще теснее прижался, закинул на него ногу, и вслепую нашел губами его рот. Не было в этом пьяном слюнявом поцелуе ничего такого необыкновенного, но почему-то у Антона вдруг закружилась голова, и кровь прилила к щекам и к паху. Рука Егора зашарила по груди, задевая напрягшиеся соски, и заставляя Антона вздрагивать, сползла вниз, накрыла возбужденный член и замерла. Парень почти не дыша ждал, что будет дальше, но ничего не происходило. Егор засопел глубоко и ровно, тело его стало расслабленным и отяжелевшим. Антон осторожно выбрался из-под него, ушел на кухню и долго курил, прислонясь к плите и наблюдая, как дым сизыми прозрачными спиралями втягивается в жерло вытяжки.
Почти год у него ушел на то, чтобы научиться не напрягаться, когда Егор по-дружески клал руку ему на плечи, перехватывал у самого рта бутылку пива, и делал глоток, обнимая горлышко пухлыми губами, шептал какую-нибудь ерунду, тычась носом в ухо, да просто находился слишком близко.
И вдруг такое… Черт бы побрал этот случайно попавшийся им диск с гейской порнухой! Они даже ничего толком посмотреть не успели, а Егор уже загорелся попробовать. Он вообще все стремился испытать на себе: смесь «колес» и алкоголя, прыжки с тарзанки, новую «травку», купание в проруби, ночной трип, поход «на выживание»… а теперь вот секс с парнем.
- Хочешь, я первый тебе отсосу?
Антон и не заметил, когда Егор успел подняться и подойти так близко. Он практически прижимался к его спине, и Антон чувствовал ягодицей горячий твердый бугор.
- Я буду стараться, тебе понравится, вот увидишь, - нашептывал Егор в самое ухо, а его рука уже сражалась с болтами на джинсах.
«Мне-то понравится…» - подумал Антон, прежде, чем окончательно сдаться.

***
Просыпаться не хотелось, хотелось уткнуться в теплый пушистый затылок, вдохнуть знакомый запах и снова уснуть. Антон повернулся в кровати, но рядом было пусто, и подушка уже остыла.
- Поднимайся, секс-маньяк! – раздалось где-то рядом.
Антон открыл слипающиеся глаза. Егор, бодрый и жизнерадостный, скакал по комнате с большим мусорным пакетом, сгребая в него следы недельного отсутствия родителей.
- Ты как? – спросил он. – Ничего так было, нормально. Но с девочками прикольнее. Так ты как?
- А?.. Ничего… - Антон сел в кровати и потер лицо ладонями.
- А ты там всерьез что ли про лучшую ночь в твоей жизни трепался? – Егор забросил в пакет мятую коробку из-под пиццы и с интересом взглянул на друга.
Антон почувствовал, что его будто в кипяток окунули с головой. Он судорожно сглотнул и постарался беззаботно рассмеяться:
- Чего?! С дуба рухнул? Мало ли что наболтаешь во время минета…
Егор хмыкнул и, отвернувшись, принялся выуживать из аквариума пивную бутылку.
Антон нашарил под кроватью комок из джинсов, майки и толстовки и начал одеваться.
- У тебя чистых носков нет? – спросил он, с сомнением оглядев вонючие уже жесткие комки, еще вчера бывшие носками.
- Откуда? – хохотнул Егор.
Натянув кроссовки на босые ноги, Антон затолкал грязные носки поглубже в карман.
- Ну, я пойду?
- Ага, - отозвался Егор, не оборачиваясь. – Может… ну… повторим как-нибудь?
Антон неопределенно пожал плечами, забыв, что приятель его не видит, и, не отвечая, вышел из комнаты.

[Посторонним_В]

название: Таня

Парень исполнял какие-то известные рок-н-роллы, а девушка стояла рядом и трясла самодельным маракасом из пивной банки. У нее был гордый вид причастного к большому делу человека. Хотя, чем тут гордиться, Таня не понимает. Подумаешь, уличные музыканты! Но Таня все равно ей завидует – в отличие от самой Тани, она не одна. А у Тани кроме квартирной хозяйки Елены Ивановны нет ни одного знакомого человека в этом большом холодном городе. Иногда по ночам она плачет в подушку и жалеет, что решилась приехать сюда. Трудно быть никому не нужной. Дома, в Николаевке, она тоже не была кому-то нужной, но там хотя бы люди здоровались при встрече, да парочка школьных подружек не отказывались иногда зайти в гости. А этот город набит людьми плотно, как консервная банка шпротами, но никому нет до тебя дела. Спросишь дорогу – остановятся пять человек, будут объяснять, перебивая друг друга, улыбаться, а потом разбегутся каждый своей дорогой, не оглянутся. И стоишь как дура на тротуаре, смотришь по сторонам, кругом люди, а поговорить не с кем.

Или вот, скажем, тусовка. Казалось бы, все открыто, подходи, общайся. А фигушки. Пока тебя никто не знает, и внимания обращать не станут. Мазнут взглядом, кивнут головой вежливо, а то и просто проигнорируют – девушка ты или пустое место без разницы. Сначала Таня думала из-за одежды. Вид у нее и правда деревенский был. Но Таня быстро соображает: блестки с кофты спорола, штаны заузила, только все равно - чужачка была, такой и осталась. Ходи, музыку слушай, никто не гонит, но и в свою компанию не зовет. Таня заметила, есть девушки – увидят, что группа играть устраивается, вытащат из сумки маракас-самоделку и становятся рядом. Если с чувством ритма в порядке, то их не трогают, разрешают вечер отстоять, а потом, может, и с собой позовут. Но Таня так не может. Да и подозревает, зачем этих девушек с собой берут. Нет, спасибо. Было как-то раз, подошел к Тане один пацан, давай, говорит, погуляем. Таня даже обрадовалась. А пацан начал ее с проспекта в темные переулки тянуть, мол, места романтические. А потом прижал к стене в вонючей подворотне и под майку полез. Таня еле вырвалась, убежала, а этот вслед смеялся и обзывался матами. Долго по дворам плутала, каждой тени шугалась, а Елена Ивановна еще ругалась, что она поздно вернулась.

А вот две девчонки стоят, за руки держатся, шепчутся. Сразу видно – подружки. Вдвоем хорошо. Ничего не страшно, и близкий человек рядом. Есть на кого положиться, и поплакаться кому, в случае чего. И с другими знакомиться легче. Вроде не ты в чужую компанию набиваешься, а наоборот, человека в свою принимаешь. Иметь подружку это даже лучше чем парня. Хотя и от парня Таня, естественно, не отказалась бы.
Вон от того, к примеру. Таня его давно приметила. Не за красоту, Таня на блестящее не падкая, но вот лицо у него умное, и взгляд добрый. И, главное, он тоже всегда один. Но он по особенному один, не так, как Таня. Он и не рвется ни с кем общаться. Придет, постоит там, постоит здесь, музыкантов послушает или разговоры чужие. Но сам молчит, в споры не лезет, на людей спокойно смотрит, с любопытством, но без жадности. Таня как-то спросила у него который час. Он ей ответил и улыбнулся. Такой хорошей улыбкой, что у Тани аж сердце зашлось. Вблизи он вообще очень ей понравился. Внешность не броская, но есть в нем что-то, что за душу цепляет. Кожа такая светлая-светлая, будто только что умытая. И глаза прозрачные, то ли серые, то ли голубые, в ресницах густых, чернющих, словно карандашом подведенные. Таня тогда хотела еще что-нибудь спросить, чтоб разговор продолжить, но так и не придумала ничего и отошла. С тех пор каждый раз Таня его в толпе высматривает. Не увидит – расстраивается. А если есть он, то прямо на сердце теплеет. И еще тянет как-то тоскливо. Но все равно приятно, когда он рядом. Иногда Тане кажется – позови он ее, так и пошла бы, как бычок на веревочке, даже в подворотню вонючую пошла бы. Только ведь не зовет. Да что там, вовсе не замечает.
Однажды встречает его Таня на набережной. Хоть бы бровью повел, что узнал, ведь столько раз видел. Нет, никакой реакции. Как шел куда-то, так и дальше пошагал. А Таня взяла, развернулась – и за ним. А что такого? Может она гуляет? Так вдвоем и догуляли до спуска к воде. Он по лесенке вниз, а Таня у парапета стоит и вроде как на реку любуется. А сама посматривает, как парень у стены копошится. Таню такое любопытство разобрало, прям хоть подойди и через плечо заглядывай. Еле дождалась, пока он ушел. Ринулась по лесенке, чуть без каблуков не осталась. И чего спешила? Стена как стена, из блоков серых гранитных, щели неаккуратно цементом забиты… Таня пожала плечами и совсем было уходить собралась, вдруг видит – между камней что-то белеет. Поковыряла пальцем и достала сложенную бумажку. На ней разными почерками письмо-не письмо, вроде записок, как в школе писали – один начинает, другой продолжит, на соседнюю парту перекинет, там еще что-то припишут, и так пока весь класс не обойдет… Читает Таня – ерунда всякая, шутки, подколки, обсуждают что-то, парочка «я тебя люблю». На общение в чате похоже, фигня, короче. Только теплая такая фигня, дружеская. А Таня словно на чужой день рождения без приглашения приперлась. Так ей тоскливо и обидно стало, что слезы сами собой потекли. Вот позорище, сроду еще Таня на улице не плакала. Хорошо хоть на набережной людей почти не было, никто не видел. А если видел, так внимания не обратил. Села Таня на парапет, косметичку достала, тушь с лица вытерла, привела себя в порядок. А потом пошла, достала снова ту бумажку и написала:
«Меня зовут Таня. Я совсем одна и мне очень плохо. В воскресенье в двенадцать часов я приду на это место. Пожалуйста, придите кто-нибудь тоже».
Сунула листок на место и убежала поскорее, чтобы не передумать.
Три дня, что до воскресенья оставались, Таня то одежду выбирала, в которой идти, то ругала себя дурой и прятала мобильник, чтоб по сто раз на дню не смотреть на время и число.
В воскресенье Таня лежит в кровати до последнего, уговаривает себя, что все равно никто не откликнется. А потом подскакивает, как ужаленная, умывается, впопыхах натягивает на себя, что под руку попало, и из дому. Елена Ивановна что-то ей вслед ворчала, но Тане уже не до того было. В маршрутке кое-как ресницы подкрасила, как еще без глаз не осталась, непонятно.
Примчалась на место, а там никого. Таню даже затошнило. То ли от облегчения, то ли от разочарования. Она глаза закрыла, к стене прислонилась, чтобы не упасть. И вдруг слышит: «Привет!» Стоит перед ней девушка. «Ты Таня?» – спрашивает. А Таня сказать ничего не может, только кивает. «Я Лиза», - и Тане руку подает. Улыбается. И Таня в ответ начинает улыбаться. Смотрит на эту Лизу и глаз отвести не может. У нее вся кожа веснушками обсыпана. Бывают разные веснушки. Есть как специально нарисованные, пятнышко к пятнышку. Есть будто грязью обрызгало. А есть такие… про них говорят: солнышко поцеловало. Так вот у Лизы – солнышко. И улыбка у нее солнечная, и глаза словно солнечные зайчики пускают. И Таня подумала, что теперь все хорошо будет. Только она так подумала, видит – по ступенькам спускаются парень с девушкой.
- Привет, а кто из вас Таня?
Познакомились, разговорились. Тут еще люди. Сначала веселый такой панк с красными волосами. Потом еще одна парочка. Потом совсем мальчик, в очках, стеснительный. Потом две девушки, обе Танями оказались. И парень, тот самый, тоже пришел, Сашей представился.
И с каждым новым человеком Таня понимала, что они все друг друга только по той бумажке и знают. И всем хотелось познакомиться, да никто не решался первым предложить. Эх, недотепы городские!
- Ну что, пойдемте гулять? – говорит Таня.
И все соглашаются. А Саша хотел взять Таню за руку, но она улыбнулась ему и с Лизой пошла.

[Посторонним_В]

ваши отзывы при желании можете оставлять тут: пункт приема тапок и печенек
не забудьте упомянуть что именно(какой фик/оридж) вы хвалите или ругаете, ок?